ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕНЕЦ ВЛАДЫКА СУДЕБ И ВЛАДЫКА ТЬМЫ. ВЕК ДЕРЕВ СВЕТА. ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 502-802 Время в Валиноре двигалось лишь для немногих. В первую очередь для Намо, Владыки Судеб Арды, прозванного Мандосом. Он умел, в отличие от других, ощущать время. Для него существовало Прошлое и Будущее, а не вечное Всегда. Может быть, так было потому, что в чертогах его появлялись и ждали своего ухода Люди, а затем уходили в Неведомое, чтобы уже не вернуться; и судьбы их были не во власти Владыки Судеб. Память его держала в себе все, что он непостижимым образом узнавал от них. Мысль его и предвидение - в этом была его сила, но Память была источником ее. Связывая воедино разрозненные нити событий, он сплетал их в единую струну, поющую голосом Арды в извечном хоре Эа. Казалось, он чувствует ее рукой, туго натянутую, отзывающуюся на любую мысль, любой шепот мира. А там впереди - опять нити, нити, и какая из них станет новой основой для струны, и сколько нитей совьется в единую - кто знает? Как будет петь эта струна, и кто заставит ее петь? Намо невольно усмехнулся. Владыка Судеб, создатель Струны, вековечный сплетатель... Вайре. В-а-й-р-е. Тихий уютный рокот колеса прялки, спокойный и умиротворенный, усыпляющий. Нет, это не она - пряха судеб, он - прядильщик. А Вайре лишь то видит, что есть, не то, что может быть. Нет, не будет, а может быть. Тысячи тысяч нитей, и он чувствует их все. Велик Эру, если его замысел - в этом, в возможности найти одну, самую чистую и звонкую, что дает голос всей струне. Интересно, кто еще слышит эти песни Арды? Слышит ли их Эру? Рад ли он тому узору, что вьется по его канве? Намо тяжело опустил голову. Сам он уже давно замечал, что отнюдь не все ему понятно и не все по нраву в свершениях Валар. Но кто он, чтобы судить? Эру говорит только с Манве. Ему, королю Мира, ведомо все, и песнь хора созвучна лишь тогда, когда ее ведет единая гармония. Но - конечный замысел Эру? Значит ли это, что все нити все равно сойдутся к одному, и выбор песни - лишь призрак? Если так, то что делает здесь он, Намо? Почему же он - Владыка Судеб? Или он должен все сводить воедино, заставляя мир петь так, как установил Эру, а не слушая его песнь? Кто скажет?.. ...В незапамятные времена начертал он первые строки своей Книги, сам еще не понимая, зачем. И - испугался своего открытия. Так же, как боялся своего дара предвидения. Как позже боялся силы своего слова. Он писал, и эти значки - выразители мысли - откуда они пришли? Они сами появлялись на страницах, словно кто-то водил его рукой. Намо не считал себя творцом, и поэтому никак не смел признаться себе в том, что это создал он сам. Тогда он подумал - это дар Эру, и восславил Единого в сердце своем. И отныне свои мысли, свою память, свои предвидения заносил он в Книгу... Когда же случилось так, что собственные мысли испугали его самого? Он все время возвращался к одному и тому же воспоминанию, больно ранившему его совесть. Но - не желал избавляться от него, ибо Владыка Судеб должен помнить все. Это было давно, еще до того, как Люди посмотрели в лицо Солнцу. Намо изначально поражала и восхищала двойственность бытия, в которой заключалась сущность жизни Арды. Он находил ее во всем, даже в самом простом, и ему всегда было радостно отыскивать ее повсюду и разбираться в разных ее сторонах. Тогда-то он впервые и подумал о Равновесии, и восхитился глубиной разума Единого, создавшего такое, и вечной изменчивостью Равновесия, дающего жизнь Арде. Но постепенно он стал замечать, что Манве заменяет Равновесие мертвой симметрией. Манве - Король Мира, избранник Эру... Значит, такова воля Эру? Значит он, Намо не прав? Намо тогда еще безоговорочно верил Эру - и перестал верить себе. Но - не перестал думать. "Нет ничего дурного в моих мыслях, если я буду держать их при себе. Пусть они будут в моей Книге. Никто не увидит их, и не будет от них беды", - думал он. Первый шаг был сделан. Теперь надо было идти дальше. Либо мыслить и действовать самому, либо подчиниться Эру. А Намо верил Единому и наместнику его Манве. Поэтому он отверг себя. Но не мог отвергнуть Двойственности. Она была перед ним - всюду и везде, и он, сколько ни пытался уйти от нее, не видеть ее, оставался зрячим. И с ужасом понял, что кроме него может видеть Двойственность или смеет ее видеть и не скрывает этого только один из Валар - Мелькор. Изначально Намо тянулся к нему, видя, в нем нечто близкое себе, хотя и не понимал - что. И одновременно боялся его. Или себя? Душой он понимал правоту Мелькора в его деяниях, но Манве говорил, что это против воли Эру. И эта двойственность страшно мучила Намо. Тогда, не выдержав, он решил избрать какую-либо из сторон, и избрал - Свет. Так он думал тогда. И ожесточил сердце свое против Мелькора. Он избрал Эру. Потому-то он не сказал ни слова против приговора Эльфам Тьмы. Он умел предвидеть, и ужас охватил его, когда внезапно он понял, что с ними сделают, хотя никто еще ничего не сказал. "Нет. Нет. Этого не может быть, - убеждал он себя, - Эру милостив. Это все опять мои мысли. Гнать, гнать их. Ничего плохого не случится. Эру всегда прав". И в то же время душа его мучительно сжималась, и трусливые доводы разума гасли в наползающей волне ужаса. И когда Мелькор упал на колени перед Манве, Намо не выдержал. Он ушел. Король Мира в ликовании своем не заметил его ухода. "Он унижается. Унижается ради других - он, Враг Мира, Зло, спасает других... Сколь бы ни были неправедны его дела, разве это деяние - зло? Творящий зло делает добро для своих учеников... Но он не может, не способен, не должен, он - зло!" Двойственность вновь была перед ним. Не уйти. Не ослепнуть. Это было потрясением. Но его ждало еще более страшное потрясение. Он брел в муке и смятении по своим необъятным подземным чертогам, и, сам не зная как, оказался в покое, отведенном Людям. ...Они возникли, как вспышка молнии. В окровавленных черных одеждах - такими были их тела, брошенные без погребения на поле битвы. Такими они явились перед ним - в Чертогах Людей. И, едва выговаривая слова, он сказал не своим голосом: - Кто... Почему здесь... Его губы тряслись. И он услышал ответ, звучавший внутри него, в его мозгу. - Мы Люди. Он ничего больше не мог вымолвить. Он узнал их. И ненависть встала перед ним жгуче-холодной волной - ненависть к Мелькору, что довел их до такого конца. Ненависть к Манве - тому, кто прочел приговор. Ненависть к их сородичам, обрекшим их на смерть. Ненависть к себе - за то, что посмел себе не поверить. И это был второй шаг в сторону от пути Эру, ибо он посмел взвешивать деяния Короля Мира, изначально правого во всем. Он не успел спросить больше ни о чем - голос Эонве призвал его в тронный зал. Он поднялся наверх. Там уже стояли четверо - Эонве и, между Тулкасом и Ауле - Мелькор. Намо тяжело посмотрел на всех и мрачно спросил: - С чем пришел ты, глашатай Короля Мира? И Эонве, возвысив голос произнес послание Манве. - "В великой милости своей Эру, Единый, Отец Всего Сущего, жалея Арду, повелевает подвергнуть Мелькора, отступившего от пути Его, того, кто восстал в мощи своей, примерному наказанию. Посему Король Мира Манве Сулимо, наместник Единого в Арде повелевает заточить отступника на три столетия, дабы избавить Арду от злодеяний его и дать ему возможность одуматься и раскаяться. Повелевает он отвести отступника скованным в чертоги Мандоса, где и будет он заточен". Я, Эонве, уста Манве, сказал. "Мандос, Тюремщик", - лицо Намо побагровело, словно от прикосновения раскаленного клейма. "Из-за Мелькора ныне навеки пристанет ко мне это прозвище", - зло думал он. - Мое имя Намо, - тяжело и значительно произнес он, и Эонве побледнел под его взглядом. Все это время Мелькор стоял неподвижно, глядя куда-то мимо них. Боль и беспомощный ужас были написаны на его лице. Его скованные руки висели, словно плети. Он ничего не слышал - он слушал другое... - Следуйте за мной, - буркнул Намо. Тулкас толкнул Мелькора в спину. Тот безвольно повиновался. Он был не здесь. Они долго спускались в глубь плоти Арды, в глухой темный каземат, где не было ни света, ни звука. Тулкас держал факел, пока Ауле вбивал в стену кольцо, от которого шла длинная цепь, соединенная с железным поясом. Он замкнул пояс на талии Мелькора, который в продолжении всего этого времени стоял в каком-то оцепенении. Дело было сделано. Ауле и Тулкас стояли за порогом, и Намо сказал тогда те слова, за которые проклинал себя потом: - Создал Тьму, так и любуйся на нее теперь! "Зачем я это сделал? Зачем добил поверженного?" - через мгновение подумал он. Эти слова вывели Мелькора из оцепенения. Он поднял взгляд, и два льдисто-огненных острия вспыхнули перед глазами Намо. Ему показалось, что он теряет себя - сознание перестало подчиняться ему, и он едва осознал слова: - Не будь Тьмы, как бы ты познал Свет? Намо отшатнулся. Последнее, что он запомнил перед тем, как захлопнулась дверь, был Мелькор, стоящий закрыв глаза и стиснув скованные руки. Он вернулся в чертог Людей, но Эльфов Тьмы там уже не было. В ту пору он вновь взялся за свою Книгу. Ибо все, что произошло, было слишком в разладе с предопределенностью Валинора. Эльфы Тьмы - Люди появились в одно время с Элдар, и ни Эру, ни Манве этого не знали. И ничего не могли сделать всемогущие, кроме как казнить их - "дабы восстановить Замысел Эру". Изначально милостивые. А он сам? Он ведь поддержал Манве... Намо застонал от злости на себя. Опять проклятая Двойственность! Но ведь он выбрал! Выбрал? Нет. Он понял - и сейчас у него есть выбор. Его мучит Мелькор? Есть два пути - встать за него или уничтожить его, чтобы совесть не мучила, вечно напоминая существованием Мелькора о его, Намо, трусости. Нет, только не это. Идти с Мелькором? С ужасом Намо понял, что хочет этого. И боится. И тут он вдруг подумал - почему не свой путь? "Двойственность? Пусть. Пусть будет во мне. Я пойду по грани, зыбкой грани Равновесия, неся его в руках, как драгоценную чашу с напитком жизни. Свет? Если это Манве, то это не Свет. Это не моя дорога. Тьма? Не могу. Не знаю почему, но не могу. Грань, где Свет и Тьма подадут друг другу руки, поддерживая Равновесие... Это? Не знаю... Свет познают лишь те, кто знает Тьму... Так он сказал... А я их знаю?" Он мучительно хотел спросить, но кого? Манве? Нет, никогда. Эру? Почему бы и нет? Разве он не Айну, не Владыка Судеб? И он воззвал к Эру. Почему-то он знал, что Единый слышит его. Но не было ему ответа. И тогда впервые зародилась в нем сумасшедшая, пугающая мысль обратиться к Мелькору... Он не сразу пришел к нему. Работы было много у него в те годы. В его чертогах появились Эльфы, а с ними - Орки. И снова встала перед ним эта двойная сущность бытия - неужели Орки и есть второе "я" прекрасных Детей Илуватара? Или все же Орков создал Мелькор? Так говорил Манве, но Намо уже не верил. Он помнил Эльфов Тьмы. И тогда отважился он записать в Книге их историю. И историю первой войны в Арде... В ту пору он еще изредка посещал пиры Валар, но все тяжелее давалось ему веселье. И потому он почти обрадовался, застав у себя после возвращения с пира Ниенну. Ниенны в Валиноре сторонились - уж очень не вязалась ее вечная печаль с вечным весельем и радостью. Странная она была - сестра Намо Мандоса и Ирмо Лориэна. Она посмотрела брату в глаза, и внезапно его охватило какое-то странное чувство, очень мучительное и непонятное. - Тебе не жаль Мелькора, брат? - спросила она тихо и, не дожидаясь ответа, ушла. И тут Намо понял, что ищет какой-нибудь предлог, чтобы перед самим собой оправдать вдруг осознанное им желание поговорить с Мелькором. И он нашел этот предлог. Он долго спускался по бесконечным темным лестницам и коридорам, мимо закрытых тяжелых дверей все вниз и вниз - к самому сердцу Арды, к каземату Мелькора. Сюда не проникал свет. Здесь не было звуков. Здесь время тянулось долго и мучительно даже для Бессмертных, и смерть начиналась казаться не злом, а избавлением. Но и этого не было дано Мелькору - пока. Намо отлично видел в темноте, но здесь даже он шел с трудом, спотыкаясь. И впервые ему подумалось - а каково там Мелькору? Сто лет наедине с самим собой - самым страшным собеседником... И от этой мысли Намо стало не по себе. Он остановился перед дверью. Под рукой его она бесшумно растворилась, но Намо не вошел, отчего-то робея, а остановился на пороге, прислушиваясь к звенящей тишине и напрасно вглядываясь в темноту. - Мелькор, - нерешительно позвал он, пугаясь звука собственного голоса. - Мелькор, ты здесь? Из темноты послышался короткий злой смешок и звяканье цепи: - А куда же я по-твоему денусь? Я прикован, - снова смешок. - Ауле постарался на совесть. Голос звучал глуховато, словно Мелькор за годы одиночества отвык говорить. Намо молчал, не зная, как начать разговор, но Мелькор облегчил ему задачу. - Ты ведь не просто так пришел сюда, Мандос. Спрашивай, я отвечу. И добавил с издевкой: - Вежливый гость не оставит без внимания вопросы хозяина! Намо молча проглотил оскорбление - он понимал, что Мелькор вправе так говорить. Он набрался решительности и задал свой вопрос. - Мелькор, скажи, зачем ты создал Орков? - А-а, значит уже появились в твоих владениях... А почему ты считаешь, что я их создал? - Так говорит Манве. Мелькор зло рассмеялся. - Конечно, что можно ждать хорошего от злодея Мелькора! Ах, бедные Дети Илуватара! Внезапно он замолчал, и затем продолжил совсем другим голосом - с какой-то затаенной тоской и горечью: - Не я их создатель, хотя доля моей вины здесь есть. - Но кто тогда? - Страх. Страх и темнота. - Но разве не ты творец тьмы и страха? После недолгого молчания: - Намо, скажи, ты боишься Тьмы? Намо задумался. - Нет, пожалуй. Я ведь привык к темноте. - Не путай темноту и Тьму. Темнота идет из Тьмы, но и Свет рождается во Тьме. Надо лишь уметь видеть... Ты видишь звезды? - Да, но... - Давно? Намо опять задумался и, вдруг охнул от изумления - в этот миг он понял, что видел их всегда, еще до рождения Арды. Словно рухнула завеса между зрением и осознанием. Почему сейчас? Неужели - Мелькор? Мелькор понял его молчание. - Значит и ты можешь видеть. Но смеешь ли? Сможешь ли понять, что Тьма была до нас, что она не мной создана? Я могу лишь видеть ее и понимать, и помогать другим увидеть и познать ее. Тьма не рождает страха в том, у кого есть разум и воля не бежать от нее, но всмотреться и понять. А Дети Единого оказались слабы духом... в большинстве своем. И живут они теперь почти все под опекой Валар, не сами... А Орки - что ж, они бессмертны как и Эльфы. Они рождены страхом и мстят за свой страх всем; страх - их сущность, страх - их оружие... Всем хороши создания Эру - мудры, красивы, отважны... Но им никогда не понять цену и смысл жизни, ибо не дано им смерти. И никогда им не познать в полной мере цену добра и зла, ибо в любом случае не будет им наказания. По сути они одно с Орками, потому так и ненавидят друг друга; и те, и другие - проклятие Арды. С какой-то жестокой горечью говорил Мелькор эти слова, и, когда он замолчал, Намо спросил его, сам пугаясь своего вопроса: - Мелькор, Эльфы Тьмы... они были у меня - в чертогах Людей. Сказали - мы Люди... Но Люди должны прийти после Эльфов... Нет, я не о том... Он ответил не сразу: заговорил резко, словно бросая Намо в лицо: - Я не стану говорить с тобой о них. Ты пришел узнать об Орках - ты узнал. Теперь уходи. Тебе может не поздоровиться за разговор со мной. - Мелькор, - негромко сказал Намо, - если позволишь, я буду иногда приходить к тебе и говорить с тобой. В ответ раздался злой смех: - Если позволишь! Великий Владыка мертвых просит позволения у ничтожного Мелькора! Нет, Мандос, я не хочу ни неприятностей для тебя, ни милости от Манве. Уходи. Намо не видел лица Мелькора в непроглядной темноте. Но ему показалось, что Мелькор видел его. Он уходил со странным чувством в душе - невероятной смесью боли, надежды, тяжести и облегчения. "Мелькор, - думал он. - Да, Манве верно выбрал ему наказание. Для него нет ничего тяжелее, чем лишиться способности творить. Что бы ни выходило из его рук - разве наказанием исправить душу? Может, лучше было понять... А теперь он озлоблен, и сделали его таким мы. Боюсь, что ныне сила его обратится только к злу. А ведь он воистину сильнейший из нас". Одно теперь Намо знал точно - он еще не раз придет к Мелькору. Что-то случилось с ним после первой встречи с Мелькором. Он понял, что именно, лишь после того, как вышел, наконец, из врат своих чертогов наверх. Он чуть не ослеп. Свет. С неба бил в глаза Свет - он понял, что именно это - Свет, а не то, что источали Деревья Валинора! Намо чуть не закричал от радости. Свершилось великое! Ему захотелось поделиться радостью своей со всеми, он думал - это дар Эру, и все знают об этом, но никто не понял его. Никто ничего не видел. Он встретил испуганный взгляд Манве и внезапно понял - Манве боится его, Намо! И кощунственная мысль о том, что он сильнее Короля Мира, смутно зашевелилась в душе. Ноги сами привели его к Мелькору. На сей раз он нес в руке хрустальный сосуд с упавшей звездой, и впервые, со дня суда увидел лицо Мелькора. Мятежный Вала сидел, прислонившись к стене. Он слегка прикрыл глаза - отвык от света. Волосы его поседели, и морщины наметились в уголках рта и на лбу. Руки в тяжелых кандалах бессильно лежали на коленях. Это было так неестественно, так нелепо - сильные, гибкие, красивые руки, предназначенные создавать, были скованы, чтобы не смели творить ничего... Намо тяжело вздохнул, переступая порог, и на лице его были смятение и раздумье. Мелькор, увидев это, сам спросил его: - Что тяготит тебя, Владыка Судеб, Повелитель Мертвых? Голос его был ровен и спокоен, не как в прошлый раз. Намо показалось - Мелькор ждал его. Все же ждал. - Похоже, что я видел Свет, - не то вопросительно, не то с уверенностью сказал Намо. - Понимаешь, я вышел - а в небе свет! Там что-то огненное, яркое, прекрасное! Я радовался, я говорил: "Смотрите, вот он - Свет!" А они... - А они ничего не видят и пугаются твоих слов. Да? - Да, да! И Манве - он испугался! Чего? Не понимаю... - Тебя. Твоего зрения. Твоей мощи, Намо. Ты умеешь видеть. Ты смеешь видеть. Ты сильнее их, - в голосе Мелькора звучали мягкие ноты, и Намо улавливал в его речи едва заметные отзвуки радости и восхищения. - Ты ведь силен, Намо. Изначально ты повелеваешь Судьбами Арды. А теперь ты смеешь видеть и знать все, что хочешь - не то, что позволяет тебе Манве. - Но... может, это наваждение... - Намо не договорил. "Наваждение Врага", - хотел сказать он, но ведь Враг - вот он, здесь, беспомощный. Намо запнулся, мучительно подбирая слова, но Мелькор, видимо поняв его замешательство, усмехнулся и заговорил: - Нет, это не наваждение. И не ты один видишь. Но ты - видишь и смеешь видеть, другие же намеренно закрывают глаза. Ибо Эру не велел, - злая насмешка звучала в его голосе. - Ничего. Не Валар, так Майяр увидят. Как Гортхауэр, - резко закончил он. - И кто из Валар видит, кроме тебя? - спросил Намо. - Ты, думаю, твои брат и сестра. Может, Эсте. Наверное видят, но еще не осознают. И Варда. Голос его стал сухим и жестким, когда он произнес последнее имя. - Варда? Но когда я пришел... когда я сказал... - Все верно. Она видит, но в ее воле закрывать глаза другим. Такова воля Эру. Но ты - сильнее. - Откуда ты знаешь волю Эру? Он говорил с тобой? Мелькор слегка насмешливо посмотрел на Намо, и тот ощутил всю нелепость своего вопроса. - Да, конечно. Иначе бы Эру не боялся тебя. - А откуда ты знаешь, что Эру боится меня? - Н-не знаю... Знаю и все... Почему? - изумленно спросил Намо. - Но так и должно быть. Мы часть разума и замыслов Эру. И любой из нас, обретя себя и осознав себя, способен сравняться с Эру и превзойти его. Только не все на это осмелятся. Ты - посмеешь. Намо, поверь мне, ты очень силен, и никто в Валиноре не может сравняться с тобой. Так перестань же бояться себя, поверь себе!.. Теперь разговоры с Мелькором сделались для Намо необходимостью, как, похоже, и для его узника. И после каждой беседы Намо замечал, что его видение мира меняется. Не из-за Мелькора, нет, Намо начинал познавать бытие сам, и лишь подтверждения искал у Черного Валы. Ему казалось, что он идет по узкой тропинке, и по обе стороны - пропасть. Он ступает медленно и осторожно, но - продвигается, и Мелькор протягивает ему руку, чтобы он не упал... Он научился принимать Великую Двойственность в целом и не отвергать ни одной из ее сторон, и, главное, он осознал суть Великого Равновесия Миров и видел его вечное движение и изменчивость - то, что давно превратилось в неизменность в Валиноре. Здесь Равновесие было принесено в жертву Великой Предопределенности. Он теперь по-другому смотрел на Валар, и их деяния; все яснее в душе его разгорался великий дар предвидения, и знал он теперь, что воистину он - Владыка Судеб, и что слово его может стать - свершением. Он понимал теперь, что замыслил Эру, и что пытался сделать Мелькор, и с болью смотрел на его скованные руки. Он теперь много писал, и Книга его становилась все больше. Он часто говорил с Мелькором об Арде, об Эндорэ. И улыбка появлялась на губах Мелькора, когда он вспоминал о Смертных землях. Казалось, он видит то, о чем говорит. - Там время идет. Там - жизнь. И каждый день - новый, не похожий на другой. Там даже звезды светят по-иному. Нет, не Эльфам там жить - они не знают цены жизни, они не понимают сладостную боль летящего времени... Те, кто будет там жить - Люди. Они придут. Они увидят Солнце, и никто не сумеет закрыть им глаза. Они будут жить, а не существовать. И будет им дано право выбирать и решать, судить и вершить... - Мелькор, но если ты сумеешь сделать Людей такими, то ты куда сильнее Эру... Мелькор резко поднял скованные руки и до предела натянул цепь. Лицо его стало непроницаемо-холодным. - В этом Эру сильнее меня. Велико искусство Ауле - не вырваться, - тихо и обреченно добавил он, опуская голову. И Намо стало настолько больно и стыдно, что он, повинуясь внезапному порыву, бережно взял эти скованные руки в свои могучие ладони и крепко сжал их. - Прости меня, Мелькор. Прости, если можешь, - глухо сказал он и вышел из каземата. И не видел потрясенного взгляда Мелькора; ибо жалость - оружие, способное сокрушить и крепчайшую броню. Когда он в следующий раз пришел к Мелькору, то увидел, что тот ждал его. Теперь оба они были нужны друг другу. Отныне они говорили на-равных. Намо считал Мелькора выше себя, и потому был счастлив и удивлен, когда Мелькор сказал ему, что у него руки творца. Намо недоуменно воззрился на свои руки. - Да, ты способен создавать, Намо. Ты еще этого не осознаешь, но я вижу это. Ты сможешь. А Ауле... - он посмотрел на цепь и продолжил горько и тяжело. - Это - последнее его творение. Когда творец начинает ковать цепи, он становится палачом и уже ничего не сможет создать никогда. А в твоих руках - я это вижу - лежит великая способность создавать... - А твои руки скованы... И даже имени ты лишен, Возлюбивший Арду. - Как и ты, Владыка Судеб. Но для меня ты - Намо, а не Мандос, "Тюремщик". Намо покачал головой. - Нет. Именно тюремщик. И я виноват перед тобой. - Не ты. Ты брат мне, Намо. И останешься им... - Мелькор внезапно умолк, и лицо его в этот миг было полно такой тоски и обреченности, что Намо вздрогнул. - Даже здесь я вижу звезды, - почти шепотом сказал Мелькор, не обращаясь ни к кому, и неясное мучительно-тяжелое предчувствие возникло в глубине души Намо, и он понял, что Мелькор сейчас чувствует то же самое. Они в тот вечер больше не говорили - просто молчали, не глядя друг на друга... Уходя, Намо чуть не сбил с ног притаившегося за дверью одного из своих Майяр. Тот прижался к стене и смотрел на взбешенного Намо с отчаянным страхом, и одновременно с вызовом. Намо схватил его за плечо и толкнул вперед. - Иди! Майя послушно пошел впереди. Наверху, в тронном зале, Намо, закрыв все двери, в гневе обрушился на своего ученика. - Ты посмел! Ты следил за мной? Подслушивал? А, может, и доносил? - рычал он, тряся его за плечи. - Отвечай! Майя отчаянно мотал головой. - Нет, нет, Повелитель! Нет! Я слушал... я понимал... Учитель! - внезапно крикнул он, схватив руку Намо и прижав ее к груди. - Умоляю, позволь мне уйти с ним! Когда его отпустят на свободу... Учитель! Намо с любопытством смотрел на него. - Ты пока еще мой Майя, - неторопливо сказал он. - Даже если не отпустишь - уйду сам. Как Артано, - упрямо сказал Майя. Намо нахмурился. Майя невольно ставил его на одну доску с Ауле. - А ты не думаешь, - сурово сказал он, - что я могу сейчас приказать заковать тебя в кандалы и отправить в подземелье за ослушание? Майя резко отступил назад. Лицо его вспыхнуло, глаза сузились от гнева и презрения. Он протянул руки и глухо, сквозь зубы, бросил: - Зови. Пусть закуют. Все равно уйду. Намо невесело рассмеялся. - Ты, кажется, путаешь меня с Ауле. Ладно. Я отпущу тебя. - Учитель! - Майя упал на колени. - А ну, встань! - рявкнул Намо. И, посмотрев на Майя, добавил тихо: - Но все-таки ты вернешься ко мне. "Мой Майя, - думал он, - воплощение моих мыслей и разума... Он избрал путь Мелькора... Неужели это - вторая сторона моей сущности? Надо же..." Намо тепло улыбнулся, вспоминая детское упрямство ученика. - ...Ты сказал, у меня руки творца. Мне трудно в это поверить. Иногда я сам не понимаю себя. Кто я есть? Зачем я здесь? В чем моя роль? - Наверное, ты здесь потому, что полюбил этот мир, как и мы все. - И что? Я ведь не сделал здесь ничего. Ничто здесь не создано мной. Зачем я здесь? - Но разве ты ничего не замыслил в ту пору, когда мы творили Музыку? Разве у тебя не было своей нити в общей ткани? - Я не помню ее. Я не понимаю ее. Ведь тогда мы ничего не знали ни об Эльфах, ни о Людях. А ведь теперь их судьба - в моей руке, я - Владыка Мертвых. В чем же моя доля? Я не был нужен при Творении Арды. Или я - забыл? - Я не могу тебе помочь. Просто не знаю - чем. Это правда. Я всегда думал - почему ты, твои брат и сестра пришли в этот мир сразу, когда в нем не было, да могло и не быть боли, смерти, страданий? Что было оплакивать Ниенне? Над чем властвовать тебе? Или все же ты что-то предвидел? - Я не знаю. Я забыл. Я, все помнящий Владыка Судеб - забыл. Не могу вспомнить... Иногда мне кажется, что меня нарочно низвергли сюда, чтобы быть твоим тюремщиком. Оба молчали. Наконец, Мелькор покачал головой. - Я не знаю, что ты увидел, что ты создал тогда - в изначальную пору, чем ты так испугал Единого, что тебя заставили забыть, что тебя лишили права создавать. И воля твоя подчинена... И все же тебя боятся... Не знаю. - Даже ты не знаешь. - Я не могу знать все, Намо. Я же не Единый, - усмехнулся. - Да и Единый, боюсь, не скажет, хотя он-то наверняка знает. Впрочем, дело не в нем. Ах, зря они сделали тебя моим тюремщиком!.. О ФИНВЕ И МИРИЭЛЬ. ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 654-655 ...Полторы сотни лет... Теперь он не был так чудовищно одинок: все чаще Намо приходил в его темницу, чтобы говорить с ним. Тем тяжелее и страшнее было каждый раз снова оставаться одному. На этот раз тяжелая дверь не скрипнула, но он ощутил чужое присутствие раньше, чем поднял глаза. Тонкая фигурка замерла на пороге: не темная - серебристо-мерцающая, как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что - ошибся. - Мириэль... - с трудом глухо выговорил он. - Что нужно прекрасной королеве Нолдор от пленного мятежника? Видение заколебалось, словно готовое растаять, но в голосе говорившего было больше боли, чем насмешки, и она ответила: - Не называй меня так. Назови... как прежде. - Как? - Тайли. Разве ты не помнишь... Мелькор? - Тайли... Я помню все. И - всех. Но как ты пришла сюда? - Для души в Мандосе нет преград... Мелькор. И для памяти... - Ты помнишь? - он жадно вглядывался в ее лицо. - Помню. Тебя... - серебристая фигурка качнулась, словно хотела приблизиться. - У тебя волосы совсем седые... Он промолчал. И вдруг страшная мысль обожгла его: ведь живой не может прийти в Чертоги Мертвых! Неужели ее - тоже?!.. - Как ты оказалась здесь? - Они говорят - я уснула... Я... ушла; мне было так тяжело... Воздух жжет, и свет... Но покидать сына... Феанаро, он так похож на... на нас... и - Финве... ведь он любит меня; и я... Его лицо дернулось, когда он услышал ненавистное имя. Конечно, ведь она - его жена... жена того, кто вынес приговор последним из ее народа!.. какая насмешка... Знал ли сам Финве, кого взял в жены? - Ты словно ненавидишь его... Мелькор, - в голосе-шорохе - тень печального удивления. - Ты был другим. Ты не умел ненавидеть. - Думаешь, так можно научить любить? - он поднял скованные руки но, увидев боль на полупрозрачном лице, мягко прибавил. - Прости. Она снова заговорила о Финве: - Он такой светлый, открытый - как ребенок... Мне иногда казалось, что я старше его; хотелось помочь, защитить... Разве можно его, такого, ненавидеть? "Защитить... Вот как..." Он долго молчал, потом сказал задумчиво: - В чем-то ты, может, и права. Можно сказать и так... Испуганный ребенок... Его руки невольно сжались в кулаки, глаза вспыхнули ледяным огнем: - Не могу, Тайли!.. Не могу... - Мой Учитель не умел ненавидеть, - повторила она, и он понял, почему каждый раз она с такой запинкой произносила его имя. - Я понимаю... иногда его лицо становилось таким странным... это тень твоей ненависти. Что он сделал тебе? - она прижала узкие бледные руки к груди, посмотрела почти с мольбой. - Что он мог сделать тебе? "Конечно. Ты же не знаешь, не видела этого". - Мне? - он не удержался от сухого смешка. - Мне он ничего не сделал. Даже пальцем меня не коснулся. - Но все же ты ненавидишь его... И сына - его сына - ты тоже станешь ненавидеть?! - с отчаяньем выдохнула она. - Ты пришла, чтобы просить за них? Нет, я не возненавижу твоего сына, Тайли, - его голос дрогнул, но тут же вновь обрел прежнюю твердость, зазвучал жестко, почти жестоко. - Но не проси, чтобы я простил твоего супруга, королева Мириэль! Мерцающая фигурка опустилась на колени. - Не понимаю, - обреченным шепотом, - не понимаю... - Ты помнишь, что стало с твоей сестрой? - Ориен... да... ее убили... и Лайтэнн тоже... - А потом? - Я не помню... - она смешалась, поднесла прозрачную руку к виску. - Не помню... Не знаю... Я спала... Потом Владыка Ирмо взял меня за руку, и я пошла с ним... Он был почему-то таким печальным... Был свет, и цветы - много цветов... красивые... другие. Не как... дома. Королева Варда улыбнулась мне и сказала - как ты прекрасна, дитя мое... Я так растерялась, что даже забыла поклониться... А он... Его я увидела в Садах Ирмо. Он был такой красивый... "Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый..." - ...в короне из цветов... Мы смотрели друг на друга - как будто вокруг и не было никого... Потом мы часто виделись, и однажды я сплела ему венок из белых цветов, и он... - Нет!.. Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы, сжал седую голову руками: - Нет, нет! Только не это... Не так... - Что с тобой? "Нельзя говорить... Душа так беззащитна... но как объяснить по-другому? как сказать - да, я не должен ненавидеть Финве, да, не он - главный виновник, да, он не понимал, что творит, он был как испуганный ребенок - но я не могу простить его, не могу забыть те слова, не могу... Пусть я несправедлив, но быть справедливым - выше сил. Может, я так и не перестал быть богом, но не могу остаться беспристрастным. Велика же твоя любовь, дитя: ведь ты пришла не затем, чтобы узнать, что случилось с твоим народом, почему убили твою сестру, где твой брат - пришла просить за Финве..." Он молчал. Она долго ждала ответа, потом скользнула к двери, но обернулась на пороге и спросила как-то беспомощно-удивленно, словно впервые задумалась об этом: - Мелькор... Почему ты - здесь? Зачем тебе сковали руки? Он поднял на нее глаза - и внезапно, не выдержав, хрипло и страшно расхохотался. Она исчезла - легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра, - а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание - и умолк. "Спроси у моего брата, почему я здесь. Спроси у Ауле, почему у меня скованы руки. Спроси у Тулкаса, как погиб твой отец. Спроси у Ороме, почему убили тех, кто сопровождал вас. Спроси у своего мужа, как умер Ахтэнэр, твой брат!" ...Ахтэнэр - черные с золотыми искрами глаза, черные с отливом в огонь волосы, дерзкий и насмешливый... Знал ли будущий Король Нолдор, что обрек на смерть брата той, которая стала его возлюбленной супругой? Наверно, нет; и она не знала... А Манве, должно быть, радовался этому союзу: как же, сумел исправить зло, содеянное негодяем-отступником, выиграл битву за юную душу, смог излечить ее! И сколько еще таких детей в Валиноре? Детей ведь не стали убивать, Великие милосердны: зачем казнить, если можно приказать забыть... Ирмо медленно шел среди теней и бликов, шорохов и отдаленного звона падающих капель росы. Там, где проходил Владыка Снов и Грез, Сады обретали новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости шел он, словно скользя над травой, не оставляя и легкого следа на земле. Говорили, что Сады - часть самого Ирмо, его сила и разум. Наверное, это было правдой - он ощущал Сады, как самого себя. И сейчас дергающая боль в виске вела его туда, где от чьего-то горя умирали травы. Ветви почти сплетались над маленькой круглой поляной, оставляя в зеленом куполе окно, сквозь которое падал сноп мягкого рассеянного света. Там, в круге света среди мелких белых цветов, спала юная женщина. Ирмо настолько хорошо знал этот уголок Садов, что почувствовал острую боль от того, что нарушено печальное совершенство этого места. Тихий быстрый шепот, всхлипывания - листва тревожно дрожит... Темная коленопреклоненная фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже понял, кто это. Он часто приходил сюда. Вала неслышно приблизился и встал перед плачущим. Тот поднял голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо было залито слезами. - Владыка, - срывающимся шепотом, - почему... О, почему? Они сказали - Мириэль больше не проснется... Почему, почему, Владыка?! Почему она не возвращается? Ведь я же люблю ее! И она тоже... Ведь она не может умереть, ведь правда? Правда?! Ирмо покачал головой и ничего не ответил. Но Королю Нолдор, похоже, было не до ответа. Он говорил. Говорил скорее себе, чем Ирмо. - Я помню, помню... Ведь это здесь, в этих Садах я встретил ее... О, как же она прекрасна... ...Она казалась ему душой белого цветка. Тень - в тени деревьев, серебристый утренний туман, хрупкий стебелек... Девушка с серебристыми волосами и прекрасными нежными глазами испуганной лани. Как медленно падали из ее рук белые цветы... Как медленно взлетали крылья-руки в широких просвечивающих белых рукавах... Она сама казалась такой прозрачной, призрачной... И он бежал, бежал ей навстречу, задыхаясь и плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг он подумал, что знает теперь, что значит - умереть. Ему казалось, что он умирает... Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у них одно сердце. И лишь потом, когда этот полуобморок отпустил их, они смогли заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил: - Кто же ты... - Мириэль... - как вздох ветра в траве. - Она ушла из твоих Садов, и вот - вернулась, чтобы уйти от меня... За что, за что, Владыка? Или она - не Элдэ? Она - призрак?.. - Нет, - нарушил молчание Ирмо, - нет, она такая же, как и ты. - Я знаю... Но ведь тогда она не может, не может умереть! Не может, пока жива Арда! Элдар не умирают! - Не умирают. - И она ведь не умерла? Да? Она спит? - Не совсем так, Финве. Не совсем так... Ее дух покинул тело, но он и не в чертогах Мандоса. - Но она вернется? Мне говорили - она ушла, ушла совсем... Но как же так... Я не верю, не верю! Она не могла покинуть меня, мы же так любили друг друга! Ирмо сел на траву рядом с Финве. Вала смотрел куда-то вверх, не желая встречаться взглядом с Эльфом - знал силу своих глаз и не хотел ни в чем неволить Финве. Он заговорил тихо, ровно, успокаивающе: - Тебе ведь ведомо, что душа ее изнемогла и не в силах более жить в этом теле. Всю силу свою отдала она вашему сыну; ведь ваша любовь дала жизнь ему... - Любовь... Неужели любовь убивает? Значит, это я убил ее? Да? Значит, слишком сильно любить - смертоносно... Я во всем виноват, я, я!! Его снова охватило отчаянье; стиснув виски, он раскачивался из стороны в сторону, повторяя это "я, я, я". Ирмо положил руку ему на плечо. Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о вине... Но он заговорил о другом: - Нет. Это не любовь ее убила. Знаешь ли... Не все могут так безнаказанно отдать свою силу. Иногда ее нельзя восстановить. - Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не здесь - исцеленье всех скорбей? Владыка, я не понимаю!! - Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут вынести... благодати Амана. Да, Финве, она любила тебя. Да, твоя любовь давала ей силы. Но ведь и тебе она отдавала всю себя. Ей было трудно, слишком тяжко... Напрягать все силы, чтобы суметь жить здесь, отдавать любовь тебе, носить под сердцем сына... Она была сильной, Финве, но... Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать. - Ты говоришь, - тихо-тихо начал он, - она не могла выдержать благодати Амана? Но ведь только... только один не может... она - из тех?! Ирмо молчал. Однако Финве уже не нужны были слова. - Она знала? - глухо спросил он. - Нет. Финве долго молчал, опустив голову, - и вдруг с глухим стоном рухнул на тело Мириэль: - Ненавижу... ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь! Даже здесь его черная длань настигает их! Вот, значит, какова его месть... Он убил ее. Он убил меня. Мириэль... - Согласись, если и так, ему было за что мстить. Финве резко поднялся, яростно сверкнув глазами: - Да... Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить! Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть души их вырвать у него! "Ты сам не ведаешь, что сказал, Финве. Траву рвут с корнем - и то ей больно. А когда душу вырывают с корнем... даже если это не твоя душа, но ты пророс ею... Теперь ты знаешь, как это бывает". - Это все из-за него... Не будь его, Арда была бы подобна Аману, и не было бы - этих... И Мириэль была бы со мной навеки! Может, нам и не пришлось бы уходить из Эндорэ... Ирмо. Я хочу, чтобы его освободили. Я вызову его на поединок, и я убью, убью его! Ирмо молчал. Эльф тоже умолк. Затем опять посмотрел на Владыку Снов. Лицо его вновь стало скорбным, и черты смягчились. - Прости меня, Владыка, я был неучтив. И - благодарю тебя. Позволь мне остаться одному. Я должен проститься с нею... - голос его понизился до шепота, он закрыл лицо руками. Ирмо поднялся и тихо отступил в тень, словно растворившись в ней. На поляне остались двое - Мириэль в непробудном сне и застывший, словно изваяние, Финве - на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль лежала в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь. "Может, ты и вернул бы ее, - подумал Ирмо, - если бы назвал истинным ее именем. Но ты не захочешь знать его. А захочешь - не сумеешь произнести..." Словно мерцающий язычок пламени свечи - зыбкая фигурка на пороге. Бред? Или воистину Тьма породила на его глазах живое? Но для этого нужна была мысль. А он давно уже не думал о том, чтобы создавать - слишком страшно представить, что это опять убьют... Да и бессилен он здесь - в Земле-без-Тьмы, Земле-без-Света. Нет, здесь есть Свет, но они никогда не узнают ни силы его, ни красоты, вырвав у него Тьму... А фигурка не исчезала. Кто это? Он с трудом различал лицо, неверное, как ускользающее воспоминание. Лишь когда узнавание нахлынуло горько-соленой волной, лицо стало более определенным, и он понял, кто пришел к нему. Бесконечно печальное лицо, сплетенные тонкие пальцы, серебристые волосы, окутывающие фигурку, как саван... Склоненная голова, глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. "Снова здесь... За кого же ты теперь пришла просить, девочка? Хорошо, что ты не помнишь..." Глухо - как против воли - тихий горький голос: - Прощай, Учитель. Я ухожу. Боль полоснула когтем по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. Какую-то долю мгновения слепота застила глаза, а когда сумел прозреть, вокруг только тихо колыхалась тьма, и таяло беззвучное эхо: - Учитель... Учитель... Учитель... "Зачем, зачем ты вспомнила? Зачем?!" - Зачем, Тайли-и-и!!..
| 
