СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ

       Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился. 

       ...Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг - и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо. 

       - Ну, бей, волк Моргота! - оскалился Уггард. В лице его противника не дрогнул ни один мускул: 

       - Благодарю за честь. Верно, мы - волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин. 

       Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..." 

       Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли. 

       - Ты нужен нам живым, - повторил воин. 

       ...За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро - пленники, так же, как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!" 

       Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях. 

       К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги - предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались. 

       Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь. 

       От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику - полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи - урывками. 

       Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен. 

       Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики - шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло. 

       - Слезай, - нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного - благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей. 

       - Иди вперед. 

       Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако - пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам. 

       В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же... Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях - меч со странной рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники. 

       - Развяжите им руки. 

       Холодный глубокий голос - словно с высоты, из-под сводов зала. 

       - Итак. Знаете ли вы этих людей? 

       - Да, - хрипло ответил вождь. - Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро - его воины... Властелин. 

       - Ведомо ли вам, что совершили они? 

       Молчание. 

       - Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас? 

       - Да, Владыка. Мы помним, - вождь склонил голову. 

       - И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним? 

       Вождь опустил голову еще ниже. 

       - Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора. 

       "Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце - холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..." 

       - Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их? 

       - Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги... мне же неведомо то, о чем ты говоришь, - Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..." 

       - Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни - вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими? 

       Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники - плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение - знак племени Улдора. 

       - Да, Владыка. Каждый может подтвердить это. 

       - Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь - это та же стрела? 

       Молодой воин в черном протянул вождю стрелу - наконечник покрыт бурой коркой. 

       - Да... - глухо ответил Утрад. 

       - Владыка, - отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, - любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу - почему же напраслину возводят на нас?! 

       - Кого ты обвиняешь? - голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его: 

       - Знак твоего рода - скалящийся медведь? 

       - Да... ("А это еще к чему?..") 

       - Кто может подтвердить это? 

       - Я, Владыка, - тихо ответил Утрад. 

       - Смотри же, вождь, и вы, старейшины - видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда? 

       Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща - того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть... Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.." 

       - Да, Владыка, - на этот раз заговорил один из старейшин - надтреснутым старческим голосом. - Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду. 

       - Довольно ли вам этих доказательств? 

       Молчат, переминаются с ноги на ногу. 

       - Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, - с силой, жестко выделяя последние слова, - обесчестил и убил. 

       Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался - от отчаянья: 

       - Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня... 

       - Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно. 

       "Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!" 

       - Ахэтт, - негромко. 

       Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще не старую, но страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили. 

       - Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов. - Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!. 

       Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча: 

       - Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела. 

       Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово... 

       

       ...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике: 

       - Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им! 

       - Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя. 

       - Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа Улфанга! 

       - Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве ты - из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей? 

       - Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! - Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты, - он обернулся к Владыке, оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!.. 

       - Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала. 

       - Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад. 

       - Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка. 

       - Никто не запятнает свой меч твоей кровью, - с усталым презрением сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера. 

       - Клянемся, - нестройно ответили вожди. 

       - За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам. 

       - Да будет так, Владыка... 

       - Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, - вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?! 

       - Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин. 

       Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону. 

       - Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы сделаем с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой. 

       - Оставить пленниками всех. Кроме него, - слова были холодны и тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?.. 

       - Я не хочу видеть его. 

       Вала кивнул. 

       - Идем, дитя мое. 

       Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям: 

       - Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о клятве. Прощайте. 

       И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда. 

      МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ

       - ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас. 

       - Пусть войдет. 

       - Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел. 

       

       Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ: 

       - Здравствуй. Не бойся, входи, садись. 

       Женщина, похоже, немного успокоилась: 

       - Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость? 

       - Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки. 

       Помолчали немного. Женщина вздохнула. 

       - Смотрю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы? 

       По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так. 

       - Живы. 

       - Тоже, небось, сам ушел сюда? 

       - Сам. 

       - И не спросил никого? 

       Он кивнул. 

       - Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте? 

       - В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула: 

       - Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу - будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста? 

       Он покачал головой: нет. 

       - Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив. 

       - Красив? - он усмехнулся. 

       - Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво улыбнулась. 

       Он отвернулся - быть может, слишком поспешно. 

       - Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху... 

       - Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына. 

       Он распахнул двери: 

       - Позовите Кори. И пусть поторопится - его ждет мать. 

       Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд: 

       - Скажи, сынок, а Властелин... он какой? 

       Он задумчиво потер висок. 

       - Ну... вроде меня. 

       Женщина рассмеялась: 

       - Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином... 

       Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель. 

       - Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном. 

       - Ну что же ты? Обними мать. 

       - Но... 

       Вала с улыбкой поднес палец к губам. 

       - Если хотите, я оставлю вас. 

       - Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне... 

       Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила: 

       - Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит... 

       Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха. 

       - Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится... 

       - Нечасто, - согласился Вала. 

       Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и солнцем... 

       Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине: 

       - А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны. 

       Повернулся к юноше: 

       - Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе - вам о многом нужно поговорить. 

       - Да хранят тебя боги, добрый человек, - промолвила женщина. 

       Вала снова улыбнулся - уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил: 

       - Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все. 

       И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам: 

       - И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен... 

      ЗАКОН ТВЕРДЫНИ. 523 ГОД I ЭПОХИ

       Небольшой отряд Нолдор - и черные воины Пограничья... Силы были почти равны, но ненависть - плохой помощник в бою. Черный отряд потерял двоих, еще трое были ранены; из Эльфов остался в живых только один. От потери крови Эльфы быстро теряют сознание. Решено было довезти его до Твердыни. 

       Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя. 

       Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки: 

       - Мне не нужно вражьих милостей!.. 

       Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно, решившись на что-то, подозвал воина. 

       - Я ничего от вас не приму, - хрипел Эльф. 

       - И смерти? - мрачновато поинтересовался воин. 

       Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились. 

       - Яд... - прохрипел он; приподнялся: - Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят... 

       И повалился навзничь на ложе. 

       

       Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном. 

       "Где я?.." 

       Ангамандо. 

       Враги. 

       Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном. 

       Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит. 

       Его руки сомкнулись на шее врага. 

       

       - ...Нинно, я... 

       Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и Эльф смотрели друг на друга, потом человек молча бросился вперед. 

       - ...Эй, ко мне! Нинно убит! 

       - Целителя... - глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч. 

       - Не смей, Лайхэн! Это пленный! - отрывисто скомандовал тот, кто вошел первым. 

       - Лекаря, тварь! - взревел Лайхэн. - Он, почитай, месяц с тобой возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже Орка! 

       Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом. 

       - Может, еще жив?.. 

       - Нет, Кори. Нет, - ровно и тихо. 

       - Он же меня от смерти... когда я от чахотки подыхал... а его... - Кори отвернулся. 

       - Что с ним делать? - угрюмо спросил Лайхэн. - Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать? 

       - Возьмите его, - Орро отпустил заломленные за спину руки Эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным: 

       - Он - пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним. 

       И, тяжело посмотрев на безмолвствующего Эльфа, добавил: 

       - Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое желание исполнится. 

       

       - Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно. 

       Высокий человек - тоже в черном, как и все здесь, - резко обернулся. Эльф невольно вздрогнул - как и все, кто впервые видел - его, он был ошеломлен и растерян, - но быстро взял себя в руки, и на лице его появилась недобрая торжествующая усмешка: 

       - Славно тебя отметили, Моргот! 

       Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался неподвижным. 

       - Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, - так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. - Закон также гласит, что пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель. 

       - Как это произошло? 

       Орро рассказал - коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно. 

       - Что скажешь ты, Нолдо? - обернулся к Эльфу тот, кого здесь называли Учителем. 

       - Скажу - рад, что сделал это! Скажу - жаль, что не было у меня оружия - не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты стал, и жалею лишь об одном - не я сделал это с тобой! - он говорил с яростной радостью. 

       - Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, - лицо Валы было похоже на застывшую маску. - Уведите его. 

       - Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот! 

       - Последнее слово? - что ж, говори. 

       

       ...Никто из Эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом - боль утраты и ненависть к убийце подсказывали ему слова. 

       ...И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул он: "Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!.." И вышел Враг... 

       ...И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор... 

       ...И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы упокоиться ему на горной вершине... 

       ...Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Элдар; но наступит час Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему - раны его, что не исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней его Серп Валар, Валакирка... 

       

       Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн обрушил ему на голову тяжелый кулак. 

       - Падаль, - беззвучно проговорил светловолосый воин. 

       - Отпустите его, - сказал Вала, отвернувшись. 

       - Что?! 

       Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина. 

       - Получится - мы за песню его казнили. 

       - Плевать! - не сдержавшись, прорычал Лайхэн. - Он трижды заслужил смерть! 

       - Подожди, Лайхэн, - вмешался Орро. - Возможно, ты прав, Учитель. Мы не подумали об этом. 

       - А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в одиночестве. 

       Они задумались. 

       - Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, - подал голос Орро. 

       - Оружие оставьте при нем. 

       Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил: 

       - Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он не сможет. Они говорят, я жесток? - что ж, по крайней мере, этот - не обманулся. 

       - Но, если встречу его... - придушенно начал Лайхэн. 

       - ...он в твоей воле, - закончил за него Вала. 

       "Жестоко? несправедливо? - пусть; я понимаю его - но понять - не всегда есть простить. Пощадить убийцу - значит, дать ему свидетельство его правоты. Милосерднее убить - но я не хочу быть милосердным! Но кровью убийцы мертвого не вернуть. Не вернуть..."